Автор: Олег Соболев, 1 марта 2025г.
Нелюбимые дети природы
Великого австрийского композитора Франца Шуберта многие знакомые за глаза называли Schwammerl, что означает «гриб». Петр Ильич Чайковский был страстным грибником и любил соревноваться с друзьями, пытаясь собрать больше грибов. Стравинский, как мы уже упоминали в статье о мухоморах в культуре, в молодости сочинил произведение «Как грибы на войну собирались». А Модест Мусоргский однажды написал короткую — большинство ее исполнений длятся чуть больше минуты — песню «По грибы» на слова Льва Мея:
Рыжичков, волвяночек,
Белыих беляночек
Наберу скорешенько
Я, млада-младешенька,
Что для свекра-батюшки,
Для свекрови ль матушки:
Перестали б скряжничать –
Сели бы пображничать.
На этом, пожалуй, все: академическая музыка до середины XX века не слишком жаловала грибы. Примечательно, что большинство упомянутых выше композиторов — русские, и это не случайно. Академическая музыка в западной традиции была преимущественно уделом стран Западной Европы. А там, как уже отмечалось в тексте о мухоморе, грибы считались опасными. Их повально считали ядовитыми, а культура употребления грибов в пищу или использования в медицинских целях была развита слабо.
Особенно показательно пренебрежение этой темой со стороны западной академической музыки в эпоху романтизма и модернизма. Именно в это время — во вторую половину XIX века и в первую половину XX века — композиторы активно вдохновлялись природными явлениями и создавали музыку о самых разных проявлениях природы. Мендельсон писал о пещерах, Пуччини — о хризантемах, Рахманинов — о сирени и маргаритках, Сибелиус — о лебедях, Дебюсси — о море, а Воан-Уильямс — о жаворонке. Даже в масштабной Третьей симфонии Густава Малера, которая задумывалась как музыкальное воплощение становления Вселенной и своей программой охватывала зверей, цветы, людей и леса, грибы так и не нашли своего места. И это при том, что в Богемии, где вырос Малер, грибы собирали издревле.
Пожалуй, самое знаменитое пересечение академической музыки и грибов первой половины двадцатого века — непрямое и косвенное. Уолт Дисней в своем легендарном мультфильме «Фантазия» (1940), состоящем из анимационных новелл на основе известных музыкальных произведений, сопроводил «Китайский танец» из балета «Щелкунчик» Чайковского танцем грибов — кстати, поразительно похожи на мухоморы. Бывалому грибнику Петру Ильичу такая интерпретация наверняка пришлась бы по душе.
Открытие грибов западной культурой
Отправной точкой в революции принятия странами Запада грибов как предмета, достойного серьезного культурологического изучения и социоэкономического применения, принято считать знаменитую книгу «Грибы, Россия и история» супругов Роберта Гордона и Валентины Уоссонов (1957). Увлечение мицелиями и плодовыми телами постепенно перешло из разряда нишевой забавы в предмет эзотерического знания, а затем стало настоящей областью массового изучения в западной науке.
Обычно научные феномены рано или поздно проникают в поп-культуру. Как отмечает журналистка Изабель Уиткомб в своей статье о сложных отношениях между грибами и культурой, опубликованной в журнале одной из крупнейших американских экологических организаций Sierra Club, в западном мире процесс проникновения грибов в культуру затянулся. Конечно, можно вспомнить отдельные исключения из истории XX века: это и видеоигры, и работы современных художников (Артем Макарский, впрочем, ранее в блоге FUNGILINE доказал, что в послевоенную эпоху грибы часто ассоциировались в первую очередь с очертаниями грибовидного облака, возникающего после ядерного взрыва). В остальном западному человеку пришлось ждать XXI века, чтобы, например, увидеть бум грибной тематики в мировой индустрии моды.
Что уж говорить об академическом искусстве, особенно об академической музыке, которая всегда казалась замкнутой в рамках своей традиции, непластичной и неохотно принимающей изменения извне. Обычно такие изменения происходят лишь в результате эволюции музыкальных форм или новаторского обращения с инструментами, а влияние массовой культуры долго оставалось для академической музыки чуждым. Западная академическая музыка уже даже приняла видеоигры — стоит в привести пример номинированное на «Грэмми» и наделавшее много шума в конце 2010-х симфоническое произведение «Играть» американского композитора Эндрю Нормана, которое сюжетно построено как прохождение игры, — но с грибами до сих пор дело обстоит иначе
Ни у одного известного — канонического — композитора последних тридцати лет не обнаруживается произведения, посвященного грибам. Возможно, грибы обитают в музыкальных пространствах «под радаром», вдохновляя менее известных авторов? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит обратиться к International Music Score Library Project (сокращенно — IMSLP, или Международный проект библиотеки музыкальных партитур) — крупнейшему интернет-архиву партитур музыкальных произведений. На IMSLP в основном представлены ноты произведений, находящихся в общественном достоянии, то есть впервые опубликованных до 1925 года. Тем не менее на сайте можно найти и произведения современных композиторов, которые хотят заявить о себе или просто поделиться своей музыкой.
Поиск по ключевым словам “mushroom”, “fungi” и названиям известных и малоизвестных грибов дал скромные результаты: всего два произведения. Это две части сюиты «Пять грибов» американского композитора Питера Родди Нельсона-Кинга и песня «Что я, веган, могу есть» итальянца Стефано Папароцци. Вне IMSLP находится произведение японо-британского композитора Дай Фудзикары «Ядовитый гриб» — волнительная десятиминутная пьеса для флейты соло и скрипучей, кричащей электроники. Но на этом — все. Согласитесь, негусто. Или, точнее, негрибно.
Джон Кейдж: грибы как страсть
Впрочем, в истории западной академической музыки есть огромное исключение — весьма известный композитор-грибник. Фактически, именно с него тему грибов в музыке до недавнего времени было принято начинать — и именно им завершать.
Вероятно, многие, даже далекие от музыки люди, слышали имя Джона Кейджа (1912-1992) — автора одного из самых известных модернистских сочинений в академической музыке, если не самого знаменитого. Это произведение называется «4’33» (1952), то есть «четыре минуты и тридцать три секунды». Ровно столько длится его исполнение, в течение которого музыканты не играют на своих инструментах. Кейдж задумывал, что содержание каждой из трех частей «4’33» будет состоять из звуков окружающего мира, воспринимаемых слушателями в момент исполнения.
Однако творчество Кейджа далеко не ограничивается «4’33». Он вообще был большим оригиналом: его композиторская биография — пример новаторства в области алеаторики, электроники и использования шума в музыке. Кейдж писал произведения для так называемых «подготовленных» музыкальных инструментов — то есть инструментов, в корпус или между струнами которых помещались различные предметы, изменяющие их звучание. Он также стал одним из пионеров акционизма в музыке, стремясь превратить музыкальное исполнение в форму современного искусства. Собственно, перфомансами Кейдж тоже занимался — например, словесными, поэтическими, — как и оставил после себя массу текстов: эссе, стихотворений, записок, а порой и просто — текстов.
А еще Джон Кейдж был увлеченным микологом-любителем и занимался сбором грибов. Более того, в 1962 году он основал Сообщество микологов штата Нью-Йорк. Грибы занимали важное место в жизни Кейджа: он много писал о них и рассказывал в интервью. Некоторые из этих заметок и интервью были опубликованы в русском переводе в книгах Кейджа или о Кейдже, изданных в издательстве Ad Marginem.
Переписка, заметки и другие материалы Джона Кейджа, посвященные грибам, настолько обширны, что в Калифорнийском университете Санта-Круза, куда композитор передал свою коллекцию в 1989 году, для них был создан отдельный архивный отдел. Именно со знакомства с этим архивом начался труд основателей издания
Главные из этих трудов издательство Atelier Editions в 2020 году собрало в отдельный двухтомник под названием A Mycological Foray: Variations on Mushrooms («Микологическое путешествие: Вариации на тему грибов»). В первом томе содержатся «микологически-ориентированные рассказы Кейджа из цикла “Неопределенность”» (о них — позже), отрывки из дневников, эссе, а также полный текст его словесного перформанса 1983 года «Грибы и вариации». Второй том представляет собой первое переиздание «Книги о грибах» Кейджа, созданной в 1972 году в сотрудничестве с иллюстратором Лоис Лонг и ботаником Александром Смитом.
Истоки увлечения Кейджа грибами, вероятно, нужно искать в вынужденной бедности, конкретно — в 1930-х годах, омраченных в США последствиями Великой депрессии. Живший тогда в Калифорнии композитор часто нуждался и у него не хватало продуктов, поэтому он вынужден был прибегать к натуральному хозяйству. Так в жизни Кейджа появились грибы: он стал собирать их в лесах вокруг своего дома в Кармеле на полуострове Монтерей в Калифорнии. Позднее он вспоминал: «Мне нечего было есть, но я знал, что грибы бывают съедобные, а бывают смертельно опасные. Поэтому я сорвал один гриб, пошел в публичную библиотеку и убедился, что он не ядовит, а съедобен. Я съел его и больше ничего не ел целую неделю».
Но по-настоящему грибы охватили Кейджа уже в 1950-х, когда он переехал в штат Нью-Йорк. На русском есть несколько статей об увлечении Кейджа грибами — например, довольно подробный экскурс авторства Федора Журавлева на сайте журнала «Нож», — в которых цитируются стихи и отрывки из трудов Кейджа, а также описываются байки из истории его взаимоотношений с грибами. Пожалуй, самая удивительная из них — о том, как Кейдж, посещая в 1959 году в Италии местного композитора Лучиано Берио, попутно выиграл 5 миллионов лир в местной телевикторине, по памяти и в алфавитном порядке назвав все 24 названия грибов рода Agaricus.
Казалось бы: точно так же, как Джон Кейдж задал новые направления в западной музыкальной мысли, он должен был задать моду на грибы. Но этого не случилось. Вероятно, потому, что увлечение Кейджа грибами до недавнего времени воспринималось как одна из многих эксцентричных черт его характера — наравне с тем, что он придерживался принципов макробиотической диеты.
Другая причина — редкое взаимодействие мира грибов и микологии с музыкой Кейджа. Еще в 1954 году композитор высказался об этом так: «Хочу подчеркнуть, что меня интересуют взаимоотношения звуков и грибов не больше, чем взаимоотношения звуков друг с другом».
Упомянутый выше цикл «Неопределенность» — выпущенный в виде отдельного альбома лейблом Smithsonian Folkways, — остается практически единственным прямым отражением грибов в звуковом мире американского композитора. Суть произведения проста: Кейдж записал 90 рассказов, скорость чтения которых определялась необходимостью уложиться в минуту для каждого. В другой комнате, вне зоны слышимости Кейджа, пианист Дэвид Тюдор исполнял отрывки из Фортепианного концерта Кейджа, а также включал заранее записанную ленту с его композицией Fontana Mix. Многие из рассказов, которые Кейдж прочитал, касаются грибов напрямую или косвенно — именно поэтому они антологизированы в «Микологическом путешествии».
Лепо Сумера: эстонские гимны грибам
Возможно, грибы больше волновали советских композиторов — особенно если учесть миколофильскую природу восточноевропейских, славянских и азиатских народов? Но нет: ближайшими композициями, которые можно хотя бы как-то отнести к концепции «музыки о грибах», в Советском Союзе на первый взгляд оказываются саундтреки к трем классическим мультфильмам. Это «Дудочка и кувшинчик» (1950, композитор — Антонио Спадавеккиа), «Грибок-теремок» (1958, композитор — Алексей Соколов-Камин) и «Как грибы с горохом воевали» (1977, композитор — Михаил Меерович).
Кстати, именно саундтреком к мультфильму прежде всего известен вне родной для себя Эстонии композитор Лепо Сумера (1950–2000). Его пугающая, странная, минималистичная и экспрессивная музыка, наполненная гудящими и бубнящими голосами, украшает собой импрессионистский анимационный фильм «Большой Тылл» по мотивам эстонским эпосов — также известный в народе как «самый страшный советский мультик».
«Большой Тылл» вышел на экраны в 1980 году — а через три года Сумера закончил хоровое сочинение, оставшееся главным шедевром композитора в вокальном жанре. Оно называется «Грибная кантата» — и это та самая жемчужина советской грибной музыки, которую можно обнаружить, стоит лишь посмотреть за пределы русскоязычного пространства СССР.
Текст произведения написал поэт-миколог Хенн-Каарел Хеллат, и он полностью состоит из латинских названий грибов. Кантата посвящена «тем, кто любит грибы» и включает четыре части, каждая из которых посвящена определенным видам грибов. «Carmen veris» («Весенняя песнь», завершена в 1977) — весенним грибам, «Timor» («Опасности», завершена в 1979) — ядовитым видам, «Carmen autumnus» («Осенняя песнь», завершена в 1981) — осенним грибам и, наконец, финальная часть «Luxuria» — самым вкусным съедобным сортам. Существует текст и для пятой части «Грибной кантаты», озаглавленной «Apomykosis» («Превращение в гриб»), но Сумера не стал перекладывать его на музыку.
Эстония сама по себе очень богата грибами: в ее лесах — особенно на юге страны — насчитывается порядка 7000 видов разных грибов. С конца XIX века сбор грибов для кулинарных и медицинских целей стал популярен среди эстонцев: сначала у горожан, а позже увлечение дошло до хуторов. Сумера, однако, рассказывал в интервью, что в детстве его семья грибы не собирала, и что композитор «приблизился к грибам и их внутренней жизни» уже взрослым.
И все-таки «Грибная кантата» — скорее формалистское сочинение, выросшее не из увлечения грибами, а из задачи найти оригинальный текст, способный дополнить возвышенную и драматичную музыку Сумеры. Вот как сам композитор пояснял историю создания произведения:
«”Грибная кантата” началась с выбора текста. [..] Я пришел к выводу, что если текст всё равно плохо понимается, то можно петь о чем угодно, избавляя слушателя от напряжения, связанного с непониманием. [..] Суть текста может заключаться в самом тексте. Не в его смысле, а в звуковой форме. Например, Ptychoverpa bohemica [Шапочка сморчковая — прим.] — красивый гриб, а видовой эпитет «bohemica» ассоциируется с богемностью. Или Boletus satanas — сатанинский гриб, и эпитет satanas также имеет знакомое значение. [..] Такой текст преследует две цели: сделать его исключительно фонетическим или придать ему значение через отсутствие прямого смысла. [..] Если бы я написал эстонскую мессу, вы, вероятно, не стали бы брать у меня интервью. Сейчас мессу пишут все, а вот грибную кантату ещё никто не написал».
В 2005 году шведский лейбл BIS выпустил полную запись «Грибной кантаты» в исполнении Камерного хора Эстонской филармонии и Камерного оркестра Таллинна под управлением Тыну Кальюсте. Судя по ней, Сумера, возможно, слегка преуменьшал свое увлечение грибами — или серьезно проникся ими во время работы над кантатой. Длящееся всего двадцать минут, это сочинение охватывает весь спектр эмоций, связанных с грибами: так, во второй части, посвященной ядовитым грибам, хор срывается в яростный и тревожный диссонанс, а третья, «Осенняя песнь», своим минималистичным ходом действительно передает процесс массового созревания грибов в лесах.
Вацлав Галек: грибы как источник музыки
Своеобразным мостом между двумя культурными парадигмами — восточноевропейской и западной, увлечением грибами как мистической субстанцией, способной вдохновлять на кантаты, и научно-систематическим подходом, — выступают жизнь и творчество чеха Вацлава Галека (1937–2014), самого плодовитого композитора-грибника.
Галек окончил Пражскую консерваторию по классам фортепиано и композиции, и на ранних этапах карьеры занимался в основном созданием музыки для сценических и театральных постановок. Однако грибы серьезно увлекали его уже в молодости: в 1950-е годы Галек вступил в Чешское микологическое общество. Он также пересекался с Джоном Кейджем: существует легенда, что во время визита в Чехословакию в 1960-х годах американский композитор даже побывал в гостях у Галека, попробовал его фирменный омлет с грибами и остался очень доволен.
Два главных интереса Галека наконец нашли друг друга в 1980 году, когда композитор отправился сопровождать друга-миколога в поисках редких грибов в чешских лесах. Именно тогда Галек открыл, что грибы могут «петь». Позже он рассказывал об этом так:
«Мы нашли гриб под названием zvoneček sadní [гриб-зонтик пестрый — прим.], и мой друг попросил меня взглянуть на него через объектив. Когда я это сделал, я услышал музыку, будто заиграл целый симфонический оркестр. Все началось с пиццикато струнных, а затем вступила флейта. Я бросился за нотной бумагой и записал всё, что услышал. Я понял, что наткнулся на нечто уникальное. Позже в тот же день мы нашли ещё один редкий гриб, и снова началась музыка. Она дала мне видение бесконечной вселенной, как на фотографиях глубокого космоса, сделанных телескопом “Хаббл”».
Следующие двадцать лет Галек посвятил коллекционированию «песен» и «мелодий» грибов, записывая их нотами. Итогом стали «около 4500 произведений для скрипки, 200 для альта, 200 для виолончели и множество дуэтов». Часть своей работы он собрал в книгу «Музыкальный атлас грибов», изданную в 2003 году. К ней прилагался диск с записями 42 песен, который сейчас доступен на archive.org. Прослушивание этих записей открывает страсть грибов к мелодиям, находящимся на грани позднего романтизма и классического модернизма. От первого — богатство напевных мотивов, от второго — краткость, лаконичность и сложность. Мелодии грибов в переложении Галека не следуют строгим формам: они будто начинаются на полуслове и часто обрываются, словно звуки застывают в воздухе.
Грибы и звуки
Вацлава Галека легко воспринимать как эксцентрика. В конце концов, что это такое — слышать песни грибов? Однако современные научные прорывы в исследовании грибов доказывают, что творчество чешского композитора, возможно, далеко не так просто. Оказывается, грибы реагируют на звуковые волны, несмотря на отсутствие органов слуха — и в ответ генерируют нечто, похожее на «музыку».
Группа корейских ученых в 2013 году доказала, что высокочастотные звуки подавляют рост мицелия и образование спор. А в 2020 году малазийские исследователи изучили влияние низкочастотных звуков на мицелий — и выяснили, что такие звуки, напротив, стимулируют его развитие. Это натолкнуло ученых на мысль, что подобная реакция может быть эволюционным механизмом, помогающим грибам адаптироваться к окружающей среде.
Американский миколог Пол Стемец предложил интересную гипотезу, объясняющую влияние звуков на мицелий. Он обратил внимание на народные поверья, согласно которым грибы вырастают там, куда до этого била молния. Стемец предположил, что низкочастотные звуки грома, предшествующие молнии, служат для грибов сигналом к подготовке: они начинают активно поглощать воду и питательные вещества, что способствует их росту и размножению. Мицелий, по словам Стемеца, действует как струны музыкального инструмента, вибрируя в ответ на звуковые волны. Эти вибрации, в свою очередь, передаются плодовым телам грибов.
Возможно, именно в реакции грибов на звуки — и, соответственно, в их способности производить вибрации — кроется будущее и неизбежное принятие грибов академической музыкой. Последние сто лет композиторы активно искали новые источники звука в окружающей среде, чтобы переводить их на язык музыки. Французский композитор Оливье Мессиан, как известно, коллекционировал голоса птиц и создавал из них сюиты. Американский композитор армянского происхождения Алан Хованесс включал в свои произведения песни китов. Если вибрации грибов в будущем удастся четко зафиксировать хотя бы в виде графиков и цифр, то стоит ожидать продолжения подобных попыток — как и продолжения дела Кейджа, Сумеры и Галека.